Если бы в Италии XVIII века существовали бы такая же возрастная классификация на информацию, как сейчас, на воротах этой виллы стоял бы гриф 18+ и обязательная приписка, что слабонервным и беременным также не рекомендуется посещение этого памятника сицилийского барокко.
Но в прошлые века народ был суров, мало восприимчив и на виллу эту в 15 километрах от Палермо тянулся поток паломников. Более того, вилла князей Палагонии к концу XVIII века входила в обязательный Grand tour. И вовсе не желание полюбоваться изысканной архитектурой влекло народ в город Багерия, а совсем наоборот. Людей привлекало уродство. И вовсе не потому, что оно было редко. А потому, что оно было не познано.

Это было удивительное время. Время, которое назовут эпохой Просвещения. Время, когда каждый сам выбирал для себя объяснение многообразия окружающего мира. Кому-то хватало религиозных догм прошлых столетий, кто-то устремлялся вслед научным открытиям. Были и те, кто оставался верен алхимии, астрологии, некромантии и прочим оккультным наукам. Своеобразным зеркалом представления о мире всегда был и будет оставаться сад. Именно в садах прошлых столетий можно увидеть и стремления человека к познанию, и его отношение к дню сегодняшнему.
Горбуны и карлики давно уже стали привычным зрелищем на городских праздничных гуляниях. Всевозможные уродцы уже пару веков украшали свиты всех королевских домов Европы. Уже более ста лет прошло, как стало считаться хорошим тоном украшение садов каменными гномами. Но еще было очень далеко до рационального объяснения явления карликовости. Но вопросы же задавались и Франческо Фердинанд Гравина, VI князь Палагонии попытался на них по-своему ответить.

В наши дни на вилле Палагония осталась лишь четверть от первоначального количества скульптурных изображений гномов, уродов, монстров с частями тела от разных существ. А когда-то, почти сразу после создания этой выставки уродов, на вилле Палагония побывал Гёте: «Люди: нищие и нищенки, испанцы и испанки, мавры, турки, горбуны, разные калеки и уроды, карлики, музыканты, Пульчинеллы, солдаты в старинных мундирах, боги и богини, мужчины и женщины в старофранцузских нарядах, солдаты с патронташами и в гетрах, мифология с карикатурным гарниром: Ахилл и Хирон с Пульчинеллой. Животные: вернее, отдельные части таковых, лошадь с человеческими руками, лошадиная голова на человеческом туловище, уродливые обезьяны, множество драконов и змей, лапы всех видов в самых нелепых сочетаниях с фигурами, двойники, люди, поменявшиеся головами. Вазы: всевозможные монстры и завитушки, которые в нижней своей части переходят в резервуар и подставку. Попробуйте представить себе все эти штуки, изготовленные дюжинами, без толка и без смысла, собранные воедино без разбора и без цели, этих уродов на нескончаемо длинном цоколе — и вам неминуемо почудится, что вас прогоняют сквозь строй шпицрутенами сумасшествия».
Всего различных существ было свыше 200. Конечно же, когда такое представление вокруг, вряд ли будешь обращать внимания на сам сад. Да его никто и не помнит. Никто из посещавших, а их были десятки тысяч и среди них весьма известные люди, так и не оставил нам воспоминаний о самом саде.

Зато многие и тогда, и сейчас, задаются вопросами - почему и зачем. На первый вопрос однозначного ответа нет. Одни предполагают, что князь Фердинандо Гравина был членом масонской ложи, а именно масонские ложи были хранителями эзотерического знания. И многочисленные скульптуры – это часть какого-то ритуала. Другие уверены, что здесь явные перекосы психики хозяина виллы. Сам Гравина, лишь однажды, ответил на задаваемый вопрос – его скульптурные фантазии ни что иное, как иллюстрация представления о зарождении жизни древнегреческого историка Диодора Сицилийского: «именно в Египте начался род человеческий из-за плодородности земли; да и поныне, ни в одном другом месте земли нет ничего подобного, и только здесь можно видеть невероятным образом родившиеся твари».
На вопрос же – зачем, - лучше всего ответил Гёте в своих дневниках. Описывая сцену встречи с князем Гравина молодой писатель воскликнул: ««Вместо того чтобы творить всевозможные нелепости в своем имении, он бы лучше употребил эти огромные суммы на благо несчастных. Тогда можно было бы сказать: ни один князь на свете не сделал больше добра». На что его собеседник ответил: «Мы же все одинаковы. Щедро тратимся на свои дурачества, а на наши добрые дела предоставляем раскошеливаться другим».

Варвара Байрамова

Собкор фестиваля «Сады и люди»

Санкт-Петербург